Земля навылет[litres] - Геннадий Прашкевич

Вдруг мое сумасшествие ушло.

Человеческий голос вырвал меня из бездны.

Измученный, отупевший, я осторожно подполз к краю площадки и в неверном свете звезд и луны увидел внизу всех четверых — капрала, голландца, Ящика и француза. Наверное, они опомнились. Они были вооружены. Почему-то я сразу понял, что они пришли за оборотнем.

Я слышал, как голландец сказал:

— В этой дыре Усташ в ловушке.

И крикнул:

— Усташ!

Голландцу ответило только эхо.

Оценив позицию, я решил — с легионерами я справлюсь. Чтобы попасть на площадку, им непременно понадобится пересечь открытое место. Вряд ли они решатся на это.

Подтянув к себе автомат, я передвинул рычаг на боевой взвод и широко разбросал ноги, укрывшись за навалом каменных глыб.

Голландец, вот кого надо убрать из игры сразу.

Он один стоит всех.

— Усташ! — будто услышал мои мысли голландец. — Верни нам оборотня и можешь катиться, куда хочешь. Ты нам не нужен!

Я так и думал, сказал я себе. Я вам не нужен.

И осторожно глянул вниз.

Если я окликну голландца, подумал я, он не станет поднимать голову, он знает все эти штуки. Он просто упадет лицом в траву за полсекунды до выстрела, и тогда мне придется иметь дело с одним из самых свирепых рейнджеров, в чьих руках шелковая петля стоит больше, чем бельгийский карабин в руках дилетанта.

Подняв автомат, я, не раздумывая, открыл огонь.

Ван Деерт уже оседал в траву, а я продолжал стрелять, злобно и торжествующе выкрикивая:

— Бета ие! Бета ие! Бей его!

Я стрелял, даже на таком расстоянии чувствуя, как пули рвут плоть голландца.

По мне никто даже не выстрелил, так быстро все произошло.

Осторожно выглянув из-за камней, я убедился, что голландец мертв, а остальных как ветром сдуло с площадки.

— Нисамехе… — прошептал я, имея в виду голландца. — Куа хери я куанана… До свидания, до нового сафари…

Чувствуя, как травинка щекочет мне лоб, я увидел в траве жука, катившего перед собой черный, удивительно круглый шарик.

Наверное, скарабей.

Никогда не думал, что скарабеи водятся в Конго.

Я легонько дохнул на жука, и он мгновенно поджал лапки, притворясь мертвым.

Как ван Деерт.

Правда, голландец не притворялся.

— Усташ! — крикнул Буассар из какой-то расщелины.

Я перевернулся на спину.

Никто из них не станет перебегать открытое пространство, зная, что оно простреливается.

— Не валяй дурака, Усташ! Ты знаешь, тебе крышка!

— Я знаю.

Ответ их удовлетворил.

Они замолчали, и я понял, что сейчас кто-нибудь из них под прикрытием пулемета все-таки попытается пересечь открытое место.

Наверное, это будет француз, подумал я и пожалел Буассара.

После голландца, впрочем, по-настоящему бояться следовало лишь Ящика, тем более что его пулемет еще не вступал в игру.

Нашарив под рукой камень, я бросил его в кусты, и не успел он как следует разворошить листву, как пулеметная очередь вспорола воздух, ослепив меня сухой выбитой из камней пылью.

Я не стал смотреть, как пыль оседает.

Я знал: именно сейчас Буассар попробует перебежать площадку.

Пулемет смолк.

Меня на это не купишь, мрачно усмехнулся я. И опять подумал: кто это будет? И опять решил, что это будет француз.

Я ждал.

Терпеливо ждал.

И когда в лунном свете мелькнула густая тень, я выстрелил всего один раз — одиночным, опередив, обманув Ящика, пулемет которого сразу прижал меня к камням.

— Котала на пембени те… Не гляди по сторонам… — шепнул я себе и все-таки приподнялся.

И сразу увидел француза.

Но как увидел!

Согнувшись, уронив автомат, схватившись руками за грудь, Буассар медленно, не скрываясь, даже не пытаясь скрываться, шел через залитую лунным светом площадку, не пытаясь ни укрыться, ни поднять оружие. Даже издали я отчетливо видел, каким белым стало его лицо.

— Усташ, — хрипел он. — Я иду убить тебя.

Пот залил мне лоб.

Капли пота скатывались по щекам, ползли по шее, между лопатками.

Я не мог оторвать взгляд от француза.

Я знал, что Ящик следит сейчас за каждой веточкой, за каждым камнем, я знал, что во второй раз Ящик не промахнется, но не мог, не мог, не мог не смотреть…

Не надо смотреть, сказал я себе. Француз сейчас упадет. Француз упадет сам.

Но француз шел и шел, и это длилось веками.

Он шел под тремя парами настороженных глаз, уже ничего не видя и не слыша, только хрипя иногда:

— Усташ… Я иду убить тебя…

Наконец какой-то сердобольный камень остановил его вечное и бессмысленное движение.

Буассар упал.

— Ие акуфе — шепнул я себе. — Он мертв.

Теперь я остался против двоих.

— А оборотень? — вспомнил я.

Где оборотень? Почему он не примет участия в этих играх? Ему что, все это не интересно?

Осторожно обернувшись, я увидел невдалеке неподвижный, но слабо светящийся силуэт. Оборотень завис над травой, пожалуй, чуть выше, чем следовало, его могла зацепить случайная пуля.

Слегка приподнявшись, я попытался оттолкнуть оборотня прикладом.

На этот раз Ящик был точен.

Первая пуля ударила меня в плечо. А почти вся очередь пришлась по оборотню.

Мне в лицо плеснуло чем-то невыразимо едким.

Даже закрыв глаза, я видел, как взрывается оборотень.

Пытаясь унять чудовищную, слепящую, убивающую боль, я катался по камням и все равно видел, как оборотень взрывается.

Он взрывался, как звезда.

Из-под лопнувшей оболочки вставали огненные струи, кривые молнии плясали над ним, сияли протуберанцы.

Конечно, это моя собственная боль рисовала такие картины. Но одно я знал точно — до автомата мне не дотянуться.

Когда капрал и Ящик молча остановились надо мной, я открыл глаза. Не знаю, как выглядело мое лицо, но они отвели глаза в сторону.

— Это оборотень? — спросил капрал.

Я кивнул.

И вдруг снова пришли запахи.

Что заставило их вернуться?

Я даже привстал.

Я ничего не хотел терять.

Меня мучил отчетливый запах крошечного цветка. Теперь я вспомнил, я слышал этот запах в детстве. Кажется, точно такой цветок стоял в горшке на окне. Я даже помнил цвет его листьев.

Как назывался цветок?..

Ящик помог мне сесть и ловко перемотал бинтом рану на плече.

От Ящика томительно несло безнадежностью, обожженное лицо саднило, и, как только что запахи, я вдруг услышал вдали барабан.

Я прислушался.

Нет, не один.

Барабаны гудели далеко, но отчетливо. Я слышал далекие голоса. Может, это был голос бабинги или его соплеменников. Не знаю. Самое главное — я понимал слова.